Стихи

[Фауст]

Смотрите в шахматную доску,

Как в зеркало тревог и бурь.

Как символично, как непросто

Передвижение фигур!

 

Полна решимости и гнева,

То наступая, то юля,

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

 

Спасает девочка от двоек,

Когда стоит он у доски;

Жена спасает от попоек,

От дурости и от тоски.

 

Король (о, как вы все похожи!)

Сидит, ворчит, чего-то ждет.

Он многое умеет тоже,

Но дальше клетки не пойдет.

 

В далекой древности и в эру

Космического корабля

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

 

Ей все заранее известно,

И в том числе судьба своя:

Должно погибнуть королевство,

Когда не станет короля.

 

Наталья Нутрихина июль 1968г

 

[Фауст]

Метельные белые ночи,

Мятежные полчища снега –

Летят оголтелые клочья –

Метельная быль или небыль,

 

Баллада, легенда, – как хочешь

Ее назови и уверуй

В разгул разметавшихся полчищ,

Которые валятся сверху!

 

А ночь, словно форт осажденный,

Сдаваться отнюдь не желает!

А ночь, как любой осужденный,

Надежду за крылья хватает…

 

Надежда – предатель отпетый!

В ладонях – одни только перья!

А птица воркует над кем-то,

Еще не утратившим веру.

 

А вера взметается прахом,

То снежным, то пепельно-серым.

А вера сменяется страхом:

О, не во что, не во что верить!

 

Любовь – да она безоружна,

Где – власть полководцам в сраженье!

Метель все сметет и закружит

В победном своем упоенье!

 

А снег – не по крышам, по кровлям,

Когда-то и кем-то воспетым! –

А снег – недоступный, как Кромвель! –

И плащ – будто знамя по ветру!..

 

Знамена метельного цвета

Светает… Но утро не скоро!

Метель в ожиданье рассвета

Снег выслала парламентером.

 

Увязнет уставшая буря

В наплывах и россыпях снежных…

И утро японской гравюрой

Проглянет – почти безмятежно.

 

Анна Васяева

 

[Фауст]

Пока царили сумерки, пока

Строка не запросила многоточья,

Снег падал на пол прямо с потолка -

Иль из окна? - теперь не помню точно.

 

И кто-то перед тем меня спросил:

“Когда же снег? И выйдет ли награда

За ожиданье, за растрату сил?

Иль праздник будет только “для парада”?”

 

... Вот - напролом - навылет - напролёт! -

Лепи его, рифмуй! - чего же ради?..

Да, снег идёт. Но света не прольёт

На наши лица, судьбы и тетради.

 

Тяжёлый снег... Свечением витрин

Окрашенный - он стал мне ненавистен:

Не для любви явился - для смотрин! -

Так пусть за то и будет он освистан!

 

За то, что чист, как звук - и вдруг расцвёл,

Ещё за то, что слишком долго медлил,

И ослепил, и вглубь судьбы завёл,

И след замёл, И прямо в сердце метил!

 

А главное - за то, что нас любви

Он так учил: любить - стрелять из лука.

А мы пред ним - ну, точно воробьи -

Беспомощны, щебечем: снег... разлука...

 

... А в сущности, оправданный финал:

Бесснежья ад сменился снежным адом.

И тот блажен, кто ничего не знал,

И всё назвал зимой и снегопадом.

 

Анна Васяева

 

[Фауст]

Всё кончено

 

 

 

Все кончено, меж нами связи нет…

А. Пушкин

 

 

Эта светлая ночь, эта тихая ночь,

Эти улицы, узкие, длинные!

Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,

Прохожу тротуары пустынные.

Я не в силах восторга мечты превозмочь,

Повторяю напевы старинные,

И спешу, и бегу, — а прозрачная ночь

Стелет тени, манящие, длинные.

Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!

Что за мысль несказанная, странная!

Без тебя и наступят и минут года,

Вереница, неясно туманная.

Не сойдемся мы вновь никогда, никогда,

О, любимая, вечно желанная!

Мы расстались с тобой навсегда, навсегда…

Навсегда? Что за мысль несказанная!

Сколько сладости есть в тайной муке мечты.

Этой мукой я сердце баюкаю,

В этой муке нашел я родник красоты,

Упиваюсь изысканной мукою.

«Никогда мы не будем вдвоем, — я и ты…»

И на грани пред вечной разлукою

Я восторгов ищу в тайной муке мечты,

Я восторгами сердце баюкаю.

В,Я,Брюсов 14 ноября 1895

 

 

Вы думаете, это бредит малярия?

 

Это было,

было в Одессе.

 

«Приду в четыре», — сказала Мария.

 

Восемь.

Девять.

Десять.

 

Вот и вечер

в ночную жуть

40

ушел от окон,

хмурый,

декабрый.

 

В дряхлую спину хохочут и ржут

канделябры.

 

Меня сейчас узнать не могли бы:

жилистая громадина

стонет,

корчится.

Что может хотеться этакой глыбе?

50

А глыбе многое хочется!

 

Ведь для себя не важно

и то, что бронзовый,

и то, что сердце — холодной железкою.

Ночью хочется звон свой

спрятать в мягкое,

в женское.

 

И вот,

громадный,

горблюсь в окне,

60

плавлю лбом стекло окошечное.

Будет любовь или нет?

Какая —

большая или крошечная?

Откуда большая у тела такого:

должно быть, маленький,

смирный любёночек.

Она шарахается автомобильных гудков.

Любит звоночки коночек.

 

Еще и еще,

70

уткнувшись дождю

лицом в его лицо рябое,

жду,

обрызганный громом городского прибоя.

 

Полночь, с ножом мечась,

догна́ла,

зарезала, —

вон его!

 

Упал двенадцатый час,

как с плахи голова казненного.

 

80

В стеклах дождинки серые

свылись,

гримасу громадили,

как будто воют химеры

Собора Парижской Богоматери.^[

 

Проклятая!

Что же, и этого не хватит?

Скоро криком издерется рот.

 

Слышу:

тихо,

90

как больной с кровати,

спрыгнул нерв.

И вот, —

сначала прошелся

едва-едва,

потом забегал,

взволнованный,

четкий.

Теперь и он и новые два

мечутся отчаянной чечеткой.

 

100

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

 

Нервы —

большие,

маленькие,

многие! —

скачут бешеные,

и уже

у нервов подкашиваются ноги!

 

А ночь по комнате тинится и тинится, —

из тины не вытянуться отяжелевшему глазу

 

110

Двери вдруг заляскали,

будто у гостиницы

не попадает зуб на́ зуб.

 

Вошла ты,

резкая, как «нате!»,

муча перчатки замш,

сказала:

«Знаете —

я выхожу замуж».

 

Что ж, выходи́те.

120

Ничего.

Покреплюсь.

Видите — спокоен как!

Как пульс

покойника.

 

Помните?

Вы говорили:

«Джек Лондон,

деньги,

любовь,

130

страсть», —

а я одно видел:

вы — Джиоконда,

которую надо украсть!

 

И украли.

 

Опять влюбленный выйду в игры,

огнем озаряя бровей за́гиб.

Что же!

И в доме, который выгорел,

иногда живут бездомные бродяги!

 

140

Дра́зните?

«Меньше, чем у нищего копеек,

у вас изумрудов безумий».

Помните!

Погибла Помпея,

когда раздразнили Везувий!

 

Эй!

Господа!

Любители

святотатств,

150

преступлений,

боен, —

а самое страшное

видели —

лицо мое,

когда

я

абсолютно спокоен?

 

И чувствую —

«я»

160

для меня мало́.

Кто-то из меня вырывается упрямо.

 

Allo!

Кто говорит?

Мама?

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле, —

170

ему уже некуда деться.

Каждое слово,

даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

 

Люди нюхают —

запахло жареным!

Нагнали каких-то.

Блестящие!

180

В касках!

Нельзя сапожища!

Скажите пожарным:

на сердце горящее лезут в ласках.

Я сам.

Глаза наслезнённые бочками выкачу.

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухнули.

Не выскочишь из сердца!

 

190

На лице обгорающем

из трещины губ

обугленный поцелуишко броситься вырос.

 

Мама!

Петь не могу.

У церковки сердца занимается клирос!

 

Обгорелые фигурки слов и чисел

из черепа,

как дети из горящего здания.

Так страх

200

схватиться за небо

высил

горящие руки «Лузитании».

Трясущимся людям

в квартирное тихо

стоглазое зарево рвется с пристани.

Крик последний, —

ты хоть

о том, что горю, в столетия выстони!

 

Владимир Маяковский , первая часть поэмы "Облако в штанах "

 

 

С антресолей достану «ТТ»,

покручу-поверчу —

я ещё поживу и т.д.,

а пока не хочу

этот свет покидать, этот свет,

этот город и дом.

Хорошо, если есть пистолет,

остальное — потом.

Из окошка взгляну на газон

и обрубок куста.

Домофон загудит, телефон

зазвонит — суета.

Надо дачу сначала купить,

чтобы лес и река

в сентябре начинали грустить

для меня дурака.

чтоб летели кругом облака.

Я о чём? Да о том:

облака для меня дурака.

А ещё, а потом,

чтобы лес золотой, голубой

блеск реки и небес.

Не прохладно проститься с собой

чтоб — в слезах, а не без.

 

Борис Рыжий

 

[Фауст]

«Часы жизни только что остановились».

А. Рембо

 

Судьба предъявляет себя по частям:

То вдруг затаится, то выдаст всё разом.

А Время сверяет себя по часам.

А сердце глядится, как в зеркало, в разум.

 

Проказой Пространство пропахло насквозь,

Мир страхом зарос - как чердак паутиной,

А Дом покосился - стоит на авось,

Покорный - над пепельно-красной пучиной.

 

Паук поселился в одном из углов -

Такой одичалый, такой безутешный,

Что сети свои позабыл - а улов

Распутал узлы и разбрёлся поспешно.

 

Смешно... В этом Доме всё очень смешно:

Стрелок вдруг себя перепутал с мишенью,

Мошенник-хозяин разбавил вино,

Влекомый пристрастием к кровосмешенью.

 

Он очень спешил, он совсем позабыл,

Что Маятник мёртв, что Часы замолчали -

Плечами пожал: “Разве Маятник был?

Вы разве Часы здесь хоть раз замечали?”...

 

... Тем временем ночь заглянула в окно.

Тем временем ведьма ударила в бубен.

Тем временем верилось только в одно -

Что времени не было, нет и не будет! -

 

Какая игра обессмысленных слов,

Как звуки пусты, как безжизненны жесты!

Скажите, зачем, из каких это снов

Родилась идея предсмертной фиесты?!

 

О, как неуместны все эти огни!..

Выходит, что жизнь - это тоже расплата?

Скорей оглянись, мы остались одни -

Одни перед зеркалом Зла и Разлада! -

 

Разгадана тайна Часов и Веков...

А тот, кто узнал, что она означает,

Молчит - созерцая в углах пауков -

И Маятник мёртвой рукою качает.

 

Анна Васяева

 

[Фауст]

Белый снег за окном – это ты?

Та же легкость, и то же молчанье…

Я оглох от его красоты

И ослеп в поцелуях дыханья.

 

Отражая глазами стекло,

Забываюсь на вечность мгновенья –

Не сложилось у нас… Развело

Двух людей это снегопаденье.

 

Словно белое вмерзлось стеной

В хрупкий мир непростых отношений,

И теперь между мной и тобой

Заштрихованность снегодвижений.

 

Пух снежинок не пустит назад,

Даже если весна – на подмогу;

Есть на небе свой список утрат,

В прошлой жизни обещанных Богу.

 

Вот и кружится снег за окном

И мешает нам встретиться взглядом.

И, наверно, не знает о том,

Как мне холодно под снегопадом…

Сказоч-Ник 2008 г.

 

 

Переход от меня до тебя –

Серым берегом край тротуара,

Но судьбы сумасшедшей река

Все мосты-переправы сломала.

 

И дождями размыло следы,

По которым бы ты отыскалась,

Просто дождик – подлиза судьбы,

И не друг мне, такая вот жалость.

 

Просто сумерки раньше пришли

И закрыли тебя до рассвета,

И созвучья легли на стихи

Вместо рифмы, потерянной где-то.

 

Может, встретился кто-то другой

На твоем берегу так некстати,

И рассыпались звезды росой

Под ногами у вас на закате…

 

Переход от меня до тебя

Невозможен и нам не обещан,

И смывают дожди со стекла

Образ самой любимой из женщин…

 

Сказоч-Ник 2008г.

 

[Анна Пархоменко]

"Письмо к женщине" С.Есенин

Вы помните,

Вы все, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое

В лицо бросали мне.

 

Вы говорили:

Нам пора расстаться,

Что вас измучила

Моя шальная жизнь,

Что вам пора за дело приниматься,

А мой удел -

Катиться дальше, вниз.

 

Любимая!

Меня вы не любили.

Не знали вы, что в сонмище людском

Я был, как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым ездоком.

 

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму -

Куда несет нас рок событий.

 

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.

Когда кипит морская гладь,

Корабль в плачевном состоянье.

 

Земля - корабль!

Но кто-то вдруг

За новой жизнью, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Ее направил величаво.

 

Ну кто ж из нас на палубе большой

Не падал, не блевал и не ругался?

Их мало, с опытной душой,

Кто крепким в качке оставался.

 

Тогда и я

Под дикий шум,

Но зрело знающий работу,

Спустился в корабельный трюм,

Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -

Русским кабаком.

И я склонился над стаканом,

Чтоб, не страдая ни о ком,

Себя сгубить

В угаре пьяном.

 

Любимая!

Я мучил вас,

У вас была тоска

В глазах усталых:

Что я пред вами напоказ

Себя растрачивал в скандалах.

 

Но вы не знали,

Что в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь,

Что не пойму,

Куда несет нас рок событий...

. . . . . . . . . . . . . . .

 

Теперь года прошли,

Я в возрасте ином.

И чувствую и мыслю по-иному.

И говорю за праздничным вином:

Хвала и слава рулевому!

 

Сегодня я

В ударе нежных чувств.

Я вспомнил вашу грустную усталость.

И вот теперь

Я сообщить вам мчусь,

Каков я был

И что со мною сталось!

 

Любимая!

Сказать приятно мне:

Я избежал паденья с кручи.

Теперь в Советской стороне

Я самый яростный попутчик.

 

Я стал не тем,

Кем был тогда.

Не мучил бы я вас,

Как это было раньше.

За знамя вольности

И светлого труда

Готов идти хоть до Ла-Манша.

 

Простите мне...

Я знаю: вы не та -

Живете вы

С серьезным, умным мужем;

Что не нужна вам наша маета,

И сам я вам

Ни капельки не нужен.

 

Живите так,

Как вас ведет звезда,

Под кущей обновленной сени.

С приветствием,

Вас помнящий всегда

Знакомый ваш

Сергей Есенин.

1924

 

 

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле,

Эту жизнь прожил я словно кстати,

Заодно с другими на земле.

 

И с тобой целуюсь по привычке,

Потому что многих целовал,

И, как будто зажигая спички,

Говорю любовные слова.

 

«Дорогая», «милая», «навеки»,

А в душе всегда одно и тож,

Если тронуть страсти в человеке,

То, конечно, правды не найдешь.

 

Оттого душе моей не жестко

Ни желать, ни требовать огня,

Ты, моя ходячая березка,

Создана для многих и меня.

 

Но, всегда ища себе родную

И томясь в неласковом плену,

Я тебя нисколько не ревную,

Я тебя нисколько не кляну.

 

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле,

И тебя любил я только кстати,

Заодно с другими на земле.

[docent]

Я хочу тебя ждать с работы,

заваривать нам сладкий чай,

я хочу делить все заботы,

отгонять друг от друга печаль.

 

Я хочу просыпаться вместе,

нежно, сонно тебя целовать.

и всегда на привычном месте

на работу тебя провожать.

 

Я хочу по тебе скучать,

когда только выходишь за двери.

и с тобою вечерами мечтать,

перед сном лёжа рядом в постели.

 

Я хочу обо всём говорить,

смеяться, готовить нам ужин,

всегда только с тобой хочу быть.

мне на свете никто так не нужен.

 

Но судьба бывает так зла

Она распорядилась иначе

Снова будем мы жить от звонка до звонка

Не с теми рассветы встречая.

 

Будем думать и тихо мечтать

О тех днях что были мы вместе

И без устали повторять

Потерпи,родной, быть может нам станет когда-нибудь легче.

 

Может быть мы построим ту самую жизнь,

О которой с тобою мечтали,

С теплым, маленьким домом...

На берегу реки...

И детки чтобы в нем играли.

 

А пока не грусти,

Может быть это послано свыше

Чтобы силы от нашей любви

Помогли спасти тех,

Кто без нас "не дышит"...

 

Татьяна Арутюнова

[Фауст]

Услышь стук сердца моего...

Кипер

 

 

Когда стихает всё вокруг

И режут снов прикосновенья,

Я слышу сердца тихий стук -

Стук твоего сердцебиенья.

 

И, в час, когда уходит ночь,

И солнце -

в небо -

выше,...

выше,...

Я, провожая дрёму прочь,

Стук сердца

слышу,...

слышу,...

слышу...

 

И оттого - всегда тепло,

И оттого - немного грустно;

По ритму сердца твоего

Твои угадываю чувства:

 

Когда мечтаешь обо мне,

Купая душу в неге зыбкой,

Непроизвольно, как во сне

Я грежу вновь твоей улыбкой.

 

Дню уходящему вослед

Прохладным бризом шепчет вечер -

Как доказал один поэт -

За расставаньем будет встреча!

 

А расстоянье - как стена...

Но всё ж - сильна любовь, как прежде!

Пусть между нами - Свет и Тьма -

Разлуки Тьма и Свет надежды...

 

Вдали желаю одного:

Сквозь километры Тьмы и Света

Услышь стук сердца моего!

Как слышу я!...

Ты сможешь это.

 

[Dramamin]

Милая леди, зачем же вы в белом халате?

Вам бы носить бриллианты, вечерние платья,

Вам бы смеяться кокетливо. Томно плечом

Бретельку ловить.

Отчего же вы стали врачом?

 

Что же причиной для этого стало, ответьте?

Вам бы на шпильках, на подиум...

Вы же со смертью,

Не закрывая глаза, и в который уж раз

Битву ведёте, танцуете скомканно вальс.

 

Вы то ведёте её, то пытаетесь сбросить

Руку костлявую с талии.

Вечная осень

Свила гнездо из волос - не распутать руками...

Вам бы по жизни идти, ритм её - каблуками...

 

Милая леди, скажите, что вам не хватало?

Были танцполами вам секционные залы,

Был вам партнёром резиновый друг-манекен,

Нет, не в постели...

А так, тренажёр СЛР.

 

Вовсе не тени "Dior" - беспокойные ночи

Красят ваш взор, обращённый на тонкие строчки

Кардиограммы.

И вам, к сожаленью, не двадцать,

В память, как фото, автографы дефибрилляций

 

Вклеены намертво.

Милая леди, скажите -

Вы так изящны! Довольны ли вы такой жизнью?

Дней тягомотина... Вам бы вино, серпантин

И конфетти, и внимание лучших мужчин...

 

...Леди в молчаньи застыла. Пустой коридор.

Что на вопросы ответить?

Но слышиться хор

Ею спасённых,

За это и благодаря.

Верно - всё было не зря... Да. Всё это - не зря.

 

Только об этом сказать - ни желанья, ни силы,

Да и кому? Тот, кто не был у края могилы,

Тот, кто стоящего в мир этот не возвращал -

Вряд ли бы спрашивать стал.

Он ответы бы знал...

 

С Днём Медицинского работника!

 

(с) Cornix Augur Aquae

[Анна Пархоменко]

А так получилось, что я буду Богом!

Я в белый халат врастаю, как в кожу...

Я ведаю множество- это не много.

Хоть знаю, что Бог даже доли не сможет...

 

Вердикт выносить - мне-обычное дело!

С холодным цинизмом смотря в очи Смерти,

Я ей говорю: "Ты опять не сумела!

Скорей убирайся! Мы это отметим!.."

 

Во влажных глазах подневольных больницы,

Где каждый второй на границе у Бога,

Где души умерших взлетают, как птицы,

Врачи ради каждого делают много!

 

На пике иглы видят люди всю веру...

Будь то инсулин иль простой спазмолитик.

Для них белый цвет одинаково серый...

Им плохо... Врачи, поскорей помогите!..

 

Такая работа... да нет! Просто сущность...

Обязанность? –Нет! Скорее- привычка...

Как сложно грань смерти и жизни не рушить!

Ведь жизнь не приемлет названья в кавычках...

 

Кусочками сердце свое раздавая,

Надев, как венец, белый чепчик крахмальный,

Они возвращают из ада, из рая

Уже безнадежных... ушедших фатально...

 

И так получилось, что я тоже медик.

Не врач. Я пока у истоков знахарства...

Но сердце мое ярким пламенем светит,

Когда помогает больному лекарство!

 

И пусть говорят: «Медицина бессильна,

Когда Бог решил чью-то жизнь обездвижить».

Но медикам многое все же посильно-

Они обреченному шанс дарят выжить!

[Фауст]

Когда на смерть идут, — поют,

а перед этим можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою —

час ожидания атаки.

 

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

 

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним идет охота.

Будь проклят сорок первый год —

ты, вмерзшая в снега пехота.

 

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв — и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

 

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

 

Бой был короткий.

А потом глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей я кровь чужую.

 

Семён Гудзенко 1942 г

 

[Dr.Snaut]

Перекур

 

Рукопашная схватка внезапно утихла:

запалились и мы, запалились и немцы, -

и стоим, очумелые, друг против друга,

еле-еле держась на ногах…

 

И тогда кто-то хрипло сказал: "Перекур!"

Немцы поняли и закивали : "Я-а, паузе…"

и уселись – и мы, и они – на траве,

метрах, что ли, в пяти друг от друга,

положили винтовки у ног

и полезли в карманы за куревом…

 

Да, чего не придумает только война!

Расскажи – не поверят. А было ж!..

И когда докурили – молчком, не спеша,

не спуская друг с друга настороженных глаз,

для кого-то последние в жизни –

мы цигарки, они сигареты свои, -

тот же голос, прокашлявшись, выдавил:

"Перекур окончен!"

 

Юрий Семёнович Белаш.

[Фауст]

Полнолуние. Полночь. Полный стакан

Полного одиночества.

Жизнь невесома, а не легка -

Тяжести хочется.

 

Может быть, хватит уже летать?

Правда, к земле пора...

Ночь. Полнолуние. Пустота.

Где б найти лекаря?..

 

Пахнет любовью чужой кровать:

Кто тут был? Где они?..

Я заворачиваюсь в слова -

Самонадеянно.

 

Ночь. Полнолуние. Питер. Сон.

Рваный, расколотый.

Полночь. В наушниках Петерсон.

Май... Только холодно.

 

http://izubr.livejournal.com/45967.html?thread=661135

[Фауст]

театр-весна

 

 

 

 

 

Tired of ads? Upgrade account from only $1.66/month!

[/url]Некуда подорваться, некуда воспарить

Кукольник - в резервации, не с кем поговорить.

 

Кукольник сочиняет, кукольник подчиняет, кукольник починяет рваных марионеток. Этот парик негоден, этот костюм не в моде, этот нормально, вроде, только вот кукол нету.

Кукол всё время нету, куклы идут по свету, куклы не любят веток, бьющих их по лицу. Куклы дружат не с теми, куклам метели стелют, куклы уносят время, время идет к концу.

 

Не с кем махнуть по сотке, не с кем рвануть в бега

Кукольника кроссовки переживут снега.

 

Кукольник в легком весе, кукольник вечно в красном, кукольник не прикроет в небо глядящих ставен. Кукольник пишет пьесы - пьесы про всё прекрасно, всё бы прекрасно кроме - пьесы никто не ставит.

 

Кукольник рыжей масти, зрители подлецы.

Кукольник просто мастер, мастер-эритроцит.

 

Кукольник пишет всуе, мастер жует резинку, у него за плечами мир безнадежно мертвый. Если он не рисует Арлекину слезинку, то Арлекин ночами тырит тушь из гримерки. Если он сочинил бы вместо чужих Монтекки, ну например, Пуччини, ну, например, Королли... зритель ломает нимбы, смазывает оттенки, только надгробья чинит, только меняет роли.

 

Кукольник, как сапожник, пьет и считает дни.

Кукольнику, похоже, некого подчинить.

 

Он изменяет годы, множит на ро, и город, город меняет тоже, сцену меняет жестом. Кукольник - он не гордый, как тут побудешь гордым, если мороз по коже рыскает против шерсти? Мастер несовершенен, мастер не со-вершинен, мастер закурит трубку, ставя Пьеро заплатку, вишнями пахнет сцена, вешне запахнет ширма, кукольник тянет руки к теплому беспорядку.

 

Кукольник хочет к маме, хочет рыдать и лгать,

Ангелы задремали, некому помогать.

 

Не к кому прислониться, некому пошептаться, не с кем глотнуть по капле жаркого эликсира.

Вот ведь опять приснится, сколько осталось станций? Что бы ни предрекали - снова свежо и сыро.

 

Вот он выходит в полночь, шорох ночных перил.

Если бы он не вспомнил и не заговорил.

 

Только уходит морок, запах лимонных корок, в воздухе соль и порох - как и всегда весной. Там, где играет скрипка, жизнь начиналась с крика, ветер в лицо - смотри-ка, как тебе - не со мной? Красное кровяное тельце в созвездье Овна, ветер мотает бревна, что ему твой вертеп? Нервов хитросплетенья, если дышишь неровно, значит, весны нейроны станут тебя вертеть.

 

Кукольник трет ладони, тщательно рвет листки

Только бы он сегодня не пережил тоски...

 

Кукольник смотрит в щелку, мир надувает щеки, он виноват - еще бы, в мире весна дрожит. Не до страданий, право, кукольник пишет правой, кукольнику по праву время принадлежит. Кукольник смотрит в лето, мастер не знает меры, мастер раздвинул шторы, мастер летит в Тибет. Он распорол Джульету, он перешил Ромео, страшно подумать, что он переменил в Макбет.

 

Мастер - а что такого? Мастер - не нам чета.

Музыка - Шостакович. Пульс - не пересчитать.

 

Будет весна за бортом, будут птенцы хандрить.

Кукольник за работой, некогда говорить.

 

izubr

 

 

А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему

Сыро и горячо.

Я захожу домой и вешаю

Голову на крючок.

 

Чайник вскипает, на окнах вязью

Странные письмена.

Господи, если ты вдруг на связи, -

Как она без меня?

 

Господи, лучшее, что ты выдумал,

Сделано из ребра.

Выдуто, выверено и выдано,

Чай на губах мешается с выдохом

Теплого серебра.

 

Господи, дай ей пути лучистые,

Лучшие из твоих.

Если нам вдруг на двоих расчислено,

Я обойдусь, но чтоб ей по-честному

Счастья за нас двоих.

 

Чтобы она не видела черного

В розе твоих ветров.

Чтобы хоть раз забыла про чертово

Злое своё метро.

 

Чтоб миновали ее трущобы,

Изморозь, гарь и ил,

Чтобы играл Михаил и чтобы

Подыгрывал Гавриил.

 

Господи, я всё словами порчу,

Истина не в речах,

Весной, когда набухают почки,

Может быть, ты проверишь почту

И прочтешь белизну плеча,

И щека ее горяча

И она прикусывает цепочку,

Чтобы не закричать.

 

izubr

 

[Фауст]

НАДО БЫЛО ПООСТЕРЕЧЬСЯ…

 

Надо было поостеречься.

Надо было предвидеть сбой.

Просто Отче хотел развлечься

И проверить меня тобой.

Я ждала от Него подвоха –

Он решил не терять ни дня.

Что же, бинго. Мне правда плохо.

Он опять обыграл меня.

От тебя так тепло и тесно…

Так усмешка твоя горька…

Бог играет всегда нечестно.

Бог играет наверняка.

Он блефует. Он не смеется.

Он продумывает ходы.

Вот поэтому медью солнце

Заливает твои следы,

Вот поэтому взгляд твой жаден

И дыхание – как прибой.

Ты же знаешь, Он беспощаден.

Он расплавит меня тобой.

Он разъест меня черной сажей

Злых волос твоих, злых ресниц.

Он, наверно, заставит даже

Умолять Его, падать ниц –

И распнет ведь. Не на Голгофе.

Ты – быстрее меня убьешь.

Я зайду к тебе выпить кофе.

И умру

У твоих

Подошв.

 

Вера Полозкова

 

[Фауст]

Не представлял…, не понимал,

Хоть часто вглядывался в лица,

Что это будет как обвал –

Твой встречный взгляд…, твой взгляд Волчицы.

Стекала улица – река

К моим ногам чужим прощеньем,

И рисовали берега

Тебя на окнах отраженьем.

Через размыленность стекла,

Сквозь водопады дождевые,

Ты неожиданно вошла

В мой мир, где мы еще чужие…

Коснулась тканями плаща,

Я это в памяти отмечу,

Когда как всплеск, из-за плеча

Рванулся взгляд твой мне навстречу.

Такой лазурью обожгла,

Такой улыбкой опалила –

Как в зеркала – глаза в глаза,

Где волчья суть и волчья сила!

Зрачок сужался и дрожал,

Роняла осень позолоту,

Я был сильней - поцеловал:

Волчица вышла на охоту?

Не одиноко средь людей?

Они же все другого толка…

Я стану ближе и родней,

Когда во мне увидишь Волка!

Легла ладонями на грудь,

И запах стаи узнавая,

Шептала мне: Когда-нибудь…

Сейчас нельзя. Сейчас – чужая…

 

Сказоч -Ник

 

 

[docent]

Любовь последней не бывает,

Любовь последней быть не может,

Любовь под утро прилетает, -

Струясь мурашками по коже…

 

А прилетев, пусть на немного, -

Живет покуда в наших душах

Открыта ей везде дорога,

И быт обузой не задушит…

 

Потом куда то исчезает,

Оставив счастья пепелище…

И понемногу тает, тает

Сказав тебе - прощай дружище…

 

Любите в тридцать пять и двадцать,

Любите в шестьдесят и в сорок,

Любите, чтоб не надышаться,

Пусть век любви совсем не долог…

 

Любите жадно, безнадежно,

До слёз, до боли в подреберье,

Любите, - если невозможно,

И если гложет недоверье…

 

Несчастлив, - кто любви не знает,

И без неё судьбу итожит, -

Любовь последней не бывает,

Любовь последней быть не может!

 

Власова Наталья.

[docent]

Романс Лапина

 

Что так сердце, что так сердце

Растревожено?

Словно ветром тронуло струну…

О любви немало песен сложено,

Я спою тебе, спою ещё одну.

По дорожкам,

Где не раз ходили оба мы,

Я брожу, мечтая и любя.

Даже солнце светит по-особому

С той минуты, как увидел я тебя.

Все преграды я могу

Пройти без робости,

В спор вступлю с невзгодою любой.

Укажи мне только лишь на глобусе

Место скорого свидания с тобой.

Через годы я пройду

Дорогой смелою,

Поднимусь на крыльях в синеву.

И отныне всё, что я ни сделаю,

Светлым именем твоим я назову.

Посажу я на земле сады весенние,

Зашумят они по всей стране,

А когда придёт пора цветения,

Пусть они тебе расскажут обо мне.

 

М.Матусовский. 1954 год.

 

[Фауст]

Сеанс одиночества. киты

 

 

Я плыву.

Плыву.

Одинокий кит,

в тишине взывающий:

"Herzen, herz!..

Отзовись, мой тающий Моби Дик

в частоте удвоенной килогерц".

 

Мой маршрут неверен: скалистый мыс,

где-то дальше - впадина,

где-то да...

Двадцать лет - за именем.

То есть, вниз.

Нет сеанса.

Нет никого.

Вода.

 

Китобоец знает, чье мясо ест.

Китобоец лжет.

Океан дрожит.

Отзовись, mein herz.

Отзовись. Я здесь.

Двадцать лет.

По кругу.

Мы будем жить.

 

 

© Copyright: Екотерина Волкова, 2012

 

[Фауст]

Откуда к нам пришла зима,

не знаешь ты, никто не знает.

Умолкло все. Она сама

холодных губ не разжимает.

Она молчит. Внезапно, вдруг

упорства ты ее не сломишь.

Вот оттого-то каждый звук

зимою ты так жадно ловишь.

Шуршанье ветра о стволы,

шуршанье крыш под облаками,

потом, как сгнившие полы,

скрипящий снег под башмаками,

а после скрип и стук лопат,

и тусклый дым, и гул рассвета...

Но даже тихий снегопад,

откуда он, не даст ответа.

И ты, входя в свой теплый дом,

взбежав к себе, скажи на милость,

не думал ты хоть раз о том,

что где-то здесь она таилась:

в пролете лестничном, в стене,

меж кирпичей, внизу под складом,

а может быть, в реке, на дне,

куда нельзя проникнуть взглядом.

Быть может, там, в ночных дворах,

на чердаках и в пыльных люстрах,

в забитых досками дверях,

в сырых подвалах, в наших чувствах,

в кладовках тех, где свален хлам...

Но видно, ей там тесно было,

она росла по всем углам

и всё заполонила.

Должно быть, это просто вздор,

скопленье дум и слов неясных,

она пришла, должно быть, с гор,

спустилась к нам с вершин прекрасных:

там вечный лед, там вечный снег,

там вечный ветер скалы гложет,

туда не всходит человек,

и сам орел взлететь не может.

Должно быть, так. Не все ль равно,

когда поднять ты должен ворот,

но разве это не одно:

в пролете тень и вечный холод?

Меж ними есть союз и связь

и сходство -- пусть совсем немое.

Сойдясь вдвоем, соединясь,

им очень просто стать зимою.

Дела, не знавшие родства,

и облака в небесной сини,

предметы все и вещества

и чувства, разные по силе,

стихии жара и воды,

увлекшись внутренней игрою,

дают со временем плоды,

совсем нежданные порою.

Бывает лед сильней огня,

зима -- порой длиннее лета,

бывает ночь длиннее дня

и тьма вдвойне сильнее света;

бывает сад громаден, густ,

а вот плодов совсем не снимешь...

Так берегись холодных чувств,

не то, смотри, застынешь.

И люди все, и все дома,

где есть тепло покуда,

произнесут: пришла зима.

Но не поймут откуда.

Иосиф Бродский ноябрь 1962

 

«Пришла зима…»

Пришла зима,

Как будто никуда не уходила.

На дне надежды, счастья и ума

Всегда была нетающая льдина.

 

Сквозь этот парк, как на изнанке век,

Сквозь нежность оперения лесного

Все проступал какой-то мокрый снег,

И мерзлый мех, и прочая основа.

 

Любовь пришла,

Как будто никуда не уходила,

Безжалостна, застенчива, смешна,

Безвыходна, угрюма, нелюдима.

 

Сквозь тошноту и утренний озноб,

Балет на льду и саван на саванне

Вдруг проступает, глубже всех основ,

Холст, на котором все нарисовали.

 

Сейчас они в зародыше. Но вот

Пойдут вразнос, сольются воедино —

И смерть придет.

А впрочем, и она не уходила.

Д.Быков

"

з

арисовка"

 

Вот выпал снег. Но говорят о нем

Вполголоса, как говорят о мертвых.

Вот двор, белесой полосой обметан,

Вот рядом дом с завешенным окном.

 

Когда-нибудь ты приходил сюда,

Стоял, боялся как всегда нарушить,

Переступить, хоть чем-то обнаружить

И оправдать присутствие себя

 

В той тишине, которую растят

Тростник и камень, хлеб и позолота,

Чуть хриплый вдох замерзшего болота,

Взгляд искоса на строчку в новостях,

 

Потом поверх. Потом начать с утра,

Перечитать и вспомнить, забываясь,

Сухой березы мокрая кривая,

Перечеркнула выход из двора.

 

Соседская машина у ларька

Мигает позабытой аварийкой,

Так, говорили, нет, не говорили,

Горит во сне разбитая щека,

 

Во сне, как на дороге, как в пути,

В котором нет краев и горизонта

Выходишь в эту боль, и даже зол, что

Опять не дали никуда уйти.

 

Щека болит и пятый класс, зимой,

И расшатался зуб - и не молочный,

Порой бывает тяжелей, но ловче,

А тут - легко и страшно, боже мой.

 

Вот выпал снег и он не говорит.

Стоите ты и он - посередине

Того двора, на непослушной льдине,

Не зная шага. Понимая ритм.

 

Ты, как всегда, невовремя устал.

Под снегом позолота старых листьев,

Всё то, чего боятся журналисты -

Простор простого белого листа.

 

Горит щека и фонари горят,

Он говорит с тобой, поскольку не с кем.

Вот выпал снег тяжелой занавеской.

Вот выпал снег.

О нем не говорят.

Пишет Изя Райтер (

izubr

)

2012

-

12

-

12

22:53:00

[Фауст]

В. Монголия

 

Это Внутренняя Монголия.

Волчий вой да лунная пыль.

Камни голые. Души голые.

Серебристый степной ковыль.

Меховые шкуры расстелены,

только некого уложить.

Не с кем тело, небо, истерику

и Монголию разделить.

Не синоним терра инкогнита.

Ночь. Огонь. Без края края.

Без/дна. Внутренняя Монголия.

Забирайся. Она твоя.

 

 

Пой, пой, вой...

Светлана Гольдман

 

 

[Фауст]

И ты идешь по городу, и за тобой летят бабочки.

 

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

 

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

 

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

 

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

 

 

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

 

izubr 2007-05-23 05:08:00

 

[Фауст]

оракул

 

 

- Скажи мне, Оракул, хранитель традиций,

Где правда на свете, скажи.

- Мой юный невольник, случилось родиться,

Приходится жить...

- Лукавишь, Оракул, вопрос не отвечен.

Что жизнь? Как её трактовать?

- А жизнь это утром вставать, а под вечер

Усталым ложиться в кровать.

- А где же свобода? Земля-Палестина

Свободней, чем горный Тибет?

- Вот ты выбираешь себе Господина,

И он объясняет тебе.

- Оракул, а есть ли картофель вкуснее

Чем тот, что хозяин мне дал?

- Зачем тебе правда? Подружишься с нею

И горькою станет еда.

- Последний вопрос. А стена крепостная -

Граница сознания? - Тщщщщщиии...

Мой юный невольник, чем меньше ты знаешь,

Тем более счастлив.

Молчи...

 

Сола Монова

 

[Фауст]

В поезде

 

Я выехал давно, и вечер неродной

рдел над равниною нерусской,

и стихословили колеса подо мной,

и я уснул на лавке узкой.

 

Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,

и, окруженный тряской бездной,

очнулся я, привстал, и ночь была душна,

и замедлялся ямб железный.

 

По занавескам свет, как призрак, проходил.

Внимая трепету и тренью

смолкающих колес, я раму опустил:

пахнуло сыростью, сиренью.

 

Была передо мной вся молодость моя:

плетень, рябина подле клена,

чернеющий навес, и мокрая скамья,

и станционная икона.

 

И это длилось миг... Блестя, поплыли прочь

скамья, кусты, фонарь смиренный...

Вот хлынула опять чудовищная ночь,

и мчусь я, крошечный и пленный.

 

Дорога черная, без цели, без конца,

толчки глухие, вздох и выдох,

и жалоба колес, как повесть беглеца

о прежних тюрьмах и обидах.

 

Груневальд, 4. 7. 21.

 

Набоков Владимир