Стихи

[Фауст]

Деревня

 

Илья Тюрин

О, как нетрудно было догадаться,

Что сил не хватит на земную рать,

И здесь урочной гибели дождаться,

И мир упреками не волновать.

 

В простых предметах видится бессмертье,

И высший дух окутывает ум.

Как в сказках языку доступны черти -

Так зло забавно ходу сельских дум.

 

Здесь нет восторга - нет и примиренья.

Речь тянется по ветру наравне

С душой сожженных листьев, и у зренья

Нет повода принять пейзаж вполне.

 

Здесь ясный свет; и трюки мирозданья

Приобретают прелесть на глазах.

В наличниках нет русского сознанья -

Как нет богов в прекрасных небесах.

[docent]

Удачная на днях была охота,

Легко нашел я логово волков.

Волчицу сразу пристрелил я дробью,

Загрыз мой пес, двоих ее щенков.

Уж хвастался жене своей добычей,

Как вдалеке раздался волчий вой,

Но в этот раз какой-то необычный.

Он был пропитан, горем и тоской.

А утром следующего дня,

Хоть я и сплю довольно крепко,

У дома грохот разбудил меня,

Я выбежал в чем был за дверку.

Картина дикая моим глазам предстала:

У дома моего, стоял огромный волк.

Пес на цепи, и цепь не доставала,

Да и наверное, он бы помочь не смог.

А рядом с ним, стояла моя дочь,

И весело его хвостом играла.

Ничем не мог я в этот миг помочь,

А что в опасности - она не понимала

Мы встретились с во́лком глазами.

"Глава семьи той",сразу понял я,

И только прошептал губами: "Не трогай дочь, убей лучше меня."

Глаза мои наполнились слезами,

И дочь с вопросом: Папа, что с тобой?

Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала,

Прижал ее к себе одной рукой.

А волк ушел, оставив нас в покое.

И не принес вреда ни дочери, ни мне,

За причиненные ему мной боль и горе,

За смерть его волчицы и детей.

Он отомстил.

Но отомстил без крови.

Он показал, что он сильней людей.

Он передал, свое мне чувство боли.

И дал понять,

что я убил ДЕТЕЙ.

 

Александр В. Чацкий

[docent]

Все важные фразы должны быть тихими,

Все фото с родными всегда нерезкие.

Самые странные люди всегда великие,

А причины для счастья всегда невеские.

 

Самое честное слышишь на кухне ночью,

Ведь если о чувствах — не по телефону,

А если уж плакать, так выть по-волчьи,

Чтоб тоскливым эхом на полрайона.

 

Любимые песни — все хриплым голосом,

Все стихи любимые — неизвестные.

Все наглые люди всегда ничтожества,

А все близкие люди всегда не местные.

 

Все важные встречи всегда случайные.

Самые верные подданные — предатели,

Веселые клоуны — все печальные,

А упрямые скептики — все мечтатели.

 

Если дом уютный — не замок точно,

А квартирка старенькая в Одессе.

Если с кем связаться — навеки, прочно.

Пусть сейчас не так все, но ты надейся!

 

Да, сейчас иначе, но верь, мы сбудемся,

Если уж менять, так всю жизнь по-новому.

То, что самое важное, не забудется,

А гениальные мысли всегда бредовые.

 

Кто ненужных вычеркнул, те свободные,

Нужно отпускать, с кем вы слишком разные.

Ведь если настроение не новогоднее,

Значит, точно не с теми празднуешь.

 

О. Мельникова

[Фауст]

Покаянное

Я ничего не смог остановить. Все были в курсе, все учились в школе. Оно, конечно, как ни вьется нить, а быть концу, — но хоть замедлить, что ли… В стремительно глупеющей стране, который год плетущейся по кромке, никто бы не прислушался ко мне — витии, знаешь, были и погромче, — история всегда кругом права, но в море этой глупости и злобы я мог найти какие-то слова. Но не нашел. И все пошло, как шло бы без нашего участия. Увы, история и не таких ломала. Тут мало сердца, мало головы, и от души, похоже, толку мало.

 

Я ничего не смог остановить. Увы, я не ахти какая птица. Теперь мне больше нечего ловить — осталось вместе с вами расплатиться. Теперь уже на всех один финал, все обручами стянуты стальными, — и если кто-то что-то понимал, он отвечает вместе с остальными. Предчувствие, мне душу леденя, могло бы мучить более жестоко; не так, увы, травили вы меня, чтоб сделать полноценного пророка, — и вот теперь, мучитель мой родной (вас было сто, а надо было двести) мы в связке низвергаемся одной. В истории мы тоже будем вместе.

 

Я ничего не смог остановить. Похоже, это участь всех попыток? Утопий недостаток, может быть, антиутопий, может быть, избыток, — проклятие исполнится сполна. Казалось бы, все ясно, мысли здравы, — но замкнут круг. Написано «война» — грядет война. Написано «расправы» — грядут они. Читаем «произвол» — и нарасхват палаческие роли, хоть каждый по отдельности не зол и эту роль играет поневоле. Настолько ясно видя этот круг, я мог его порвать. Дрезина катит, еще никто не спас ее — а вдруг? У одного, положим, сил не хватит, но можно было как-то рассказать, открыть глаза… Ведь масса — это сила! Пускай ничто б не двинулось назад, — но, может, хоть слегка притормозило? Не вечно же страну карает Бог, гоня ее сквозь митинги и путчи. Я знаю, что никто еще не смог, но лично мне от этого не лучше.

 

И вот теперь, читая жизнь мою, что движется к старенью понемногу, в Отечестве, стоящем на краю и, кажется, уже занесшем ногу, — я думаю о тщетности трудов, бессилье слов — припомнить их неловко; хоть я от них отречься не готов, но склонен думать, что они — дешевка. Воистину, не стоило труда! Конечно, проку нет и в этом стоне: коль вся страна шагает в никуда, то что мой личный путь на этом фоне? Но как-то жаль, что наше шапито, где правит плохо выкрашенный идол, настолько обесценивает то, в чем я когда-то высший смысл увидел. Все тонет в луже, в плеске дождевом, в истерике, прослушке и войнушке. Все то, зачем мы, в сущности, живем, объявлено не стоящим понюшки. Осталось байки старые травить да с нанятым вруном бессильно спорить.

 

Я ничего не смог остановить.

 

Но, кажется, еще могу ускорить.

Дмитрий Быков

 

[Фауст]

Не покидай меня, когда

горит полночная звезда,

когда на улице и в доме

всё хорошо, как никогда.

Ни для чего и ни зачем,

а просто так и между тем

оставь меня, когда мне больно,

уйди, оставь меня совсем.

Пусть опустеют небеса.

Пусть станут чёрными леса.

пусть перед сном предельно страшно

мне будет закрывать глаза.

Пусть ангел смерти, как в кино,

то яду подольёт в вино,

то жизнь мою перетасует

и крести бросит на сукно.

А ты останься в стороне -

белей черемухой в окне

и, не дотягиваясь, смейся,

протягивая руку мне.

Борис Рыжий

 

 

[Фауст]

Как счастье внезапное - оттепель эта.

Весны дуновеньем земля обогрета.

Еще не начало весны, а предвестье,

и даже еще не предвестье - намек,

что будет,

что рядом,

что срок недалек.

Нет, эти приметы меня не обманут:

совсем по-особому

грустно до слез,

как самый последний оставшийся мамонт,

трубит в одиночестве

электровоз.

Промчался гудок

и за далями сгинул,

и стихло в ночи тарахтенье колес,

и город

молчанье, как шапку, надвинул,

и явственно стало дыханье берез.

Они, возле окон на цыпочках стоя,

глядят любопытно...

Я чувствую их.

Я слышу, как бьется их сердце простое,

как соки пульсируют в почках тугих.

Вот с крыши сосулька обрушилась вниз,

ударилась вдребезги о карниз,

хрустальная дробь раскатилась по жести -

и снова сторожкая долгая тишь...

Я знаю, я знаю: ты тоже не спишь,

ты слушаешь тоже,

мы слушаем вместе.

Как оттепель - близость внезапная эта.

Дыханием счастья душа обогрета.

Еще не начало, а только предвестье,

и даже еще не предвестье - намек,

что будет,

что рядом,

что срок недалек.

Вероника Тушнова

[Фауст]

Я наравне с другими

Хочу тебе служить,

От ревности сухими

Губами ворожить.

Не утоляет слово

Мне пересохших уст,

И без тебя мне снова

Дремучий воздух пуст.

Я больше не ревную,

Но я тебя хочу,

И сам себя несу я,

Как жертву, палачу.

Тебя не назову я

Ни радость, ни любовь;

На дикую, чужую

Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье,

И я скажу тебе:

Не радость, а мученье

Я нахожу в тебе.

И, словно преступленье,

Меня к тебе влечет

Искусанный в смятеньи

Вишневый нежный рот.

Вернись ко мне скорее,

Мне страшно без тебя,

Я никогда сильнее

Не чувствовал тебя,

И все, чего хочу я,

Я вижу наяву.

Я больше не ревную,

Но я тебя зову.

 

Осип Мандельштам 1920г.

 

[Dream]

***

Умер цирк. И умер слон.

Умерли собачки.

Умер ослик под седлом

Умершей циркачки.

Клоун умер, умер свет

В лампочках на стенах.

Акробатика скелет

Реет над ареной.

Умер седенький скрипач,

Улыбаясь мило.

Умер карлик и силач.

Умерла горилла.

Только ты ещё влачишь

Бремя тяжких дней.

Что вздыхаешь и грустишь?

Умирай скорей!

И над умершей землёй

В умерших оконцах,

Вспыхнет умершей зарёй

Умершее солнце!

 

***

Я гляжу с тоской в оконце,

Как по берегу реки

Глупым днём под глупым солнцем

Ходят люди-дураки.

Как из рощицы несносной,

Вея запахом болот,

В парус лодочки безмозглой

Дует ветер-идиот.

В небесах дуреют птицы.

А сквозь плиты напролом

Две берёзки, две тупицы

Прорастают под окном.

Рядом глупая девчушка

На берёзки воду льёт.

Скачет, грязная, как чушка,

Песню глупую поёт.

Только - смысла воплощенье,

В пику праздности гуляк,

Преисполненный значенья,

По стене ползёт червяк.

Я склюю его, беднягу,

Коли умный - не зевай.

Всем привет. Пойду прилягу.

Ваш учёный попугай.

 

***

Нагрянул май. Самоубийцы

Ликуют, в петлях трепеща.

Блаженством, замершим на лицах,

Приводят в бешенство врача.

 

Сергей Зхус ©

[Искатель]

Эти стихи сочинил ночью на берегу Аккемского озера у подножия Белухи:

 

В горах Алтая озеро открылось предо мной.

В округе тёмный лес, он спит во тьме ночной.

Сияют в водах озера и звёзды, и луна,

Вершины снежных гор. И всюду тишина.

[Фауст]

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

 

Так пел её голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

 

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

 

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный тайнам, — плакал ребёнок

О том, что никто не придёт назад.

А. Блок Август 1905

 

[Фауст]

Холодная любовь

Когда, заботами иль злобой дня волнуем,

На твой горячий поцелуй

Не отвечаю я таким же поцелуем,-

Не упрекай и не ревнуй!

Любовь моя давно чужда мечты веселой,

Не грезит, но зато не спит,

От нужд и зол тебя спасая, как тяжелый,

Ударами избитый щит.

Не изменю тебе, как старая кольчуга

На старой рыцарской груди;

В дни беспрерывных битв она вернее друга,

Но от нее тепла не жди!

Не изменю тебе; но если ты изменишь

И, оклеветанная вновь,

Поймешь, как трудно жить, ты вспомнишь,

ты оценишь

Мою холодную любовь.

Я.П.Полонский <1884>

 

[Фауст]

Лорелея

Бог весть, отчего так нежданно

Тоска мне всю душу щемит,

И в памяти так неустанно

Старинная песня звучит?..

 

Прохладой и сумраком веет;

День выждал весенней поры;

Рейн катится тихо – и рдеет,

Вся в искрах, вершина горы.

 

Взошла на утесы крутые,

И села девица-краса,

И чешет свои золотые,

Что солнечный луч, волоса.

 

Их чешет она, распевая,

И гребень у ней золотой,

А песня такая чудная.

Что нет и на свете другой.

 

И обмер рыбак запоздалый,

И, песню заслышавши ту,

Забыл про подводные скалы

И смотрит туда – в высоту…

 

Мне кажется: так вот и канет

Челнок: ведь рыбак без ума,

Ведь песней призывною манит

Его Лорелея сама.

Генрих Гейне 21 марта 1859 г. пер. Льва Мея

 

[Фауст]

Мимо больницы, кладбища, тюрьмы

пойду-пойду по самому по краю.

Прикуривая, спичку поломаю

на фоне ослепительной зимы.

 

Вот Родина. Моя, моя, моя.

Учителя, чему вы нас учили —

вдолбили смерть, а это не вдолбили,

простейшие основы бытия.

 

Пройду больницу, кладбище, тюрьму,

припомню, сколько сдал металлолома.

Скажи мне, что на Родине — я дома.

На веру я слова твои приму.

 

Пройду еще и загляну за край,

к уступу подойду как можно ближе.

Так подойди, не мучайся, иди же,

ступай смелей, my angel, don’t you cry.

 

1998

Я пройду, как по Дублину Джойс,

сквозь косые дожди проливные.

Где когда-то бывать мне пришлось,

попроведаю точки пивные.

Чего было, того уже нет,

и поэтому очень печально —

заявил бы уральский поэт.

У меня получилось случайно.

Подвозили наркотик к пяти,

а потом до утра танцевали,

и кенту с портаком “ЛЕБЕДИ”

неотложку в ночи вызывали.

А теперь кто дантист, кто говно

и владелец нескромного клуба.

Идиоты. А мне всё равно.

Обнимаю, целую вас в губы.

И иду, как по Дублину Джойс,

смрадный ветер вдыхаю до боли.

I am l o v e d. That is why I rejoice.

I remember my childhood only.

 

Борис Рыжий

[Фауст]

связь

Две недели на дворе - шторм,

Для системы неплохой встряс.

Все без связи, а у нас что?

А у нас с тобой всегда - связь.

 

В телефонных проводах - треск

[Эволюция летит вспять],

Вместо символа сети - крест,

И зарядки - на минут пять.

 

Шторм бушует молодой, злой,

И продлится до среды аж,

И не скажешь никаких слов

Прежним способом, но есть наш.

 

Нам не нужно никаких фраз,

В этом в общем-то и смысл весь.

Связь бывает на двоих - раз,

И у нас с тобой она есть.

 

Ты расскажешь о себе, снясь,

Потому я не гашу свет…

 

Ну какая без любви связь?

А без связи и любви нет!

Сола Монова

[Фауст]

В небе сером и пугливом,

Где осины луч дрожит,

Рыжий коршун над заливом

Как на привязи кружит.

 

Ночь приходит, налитая

Тайным вздохом и травой,

Он всю ночь во тьме летает:

То дозорный, то конвой.

 

Только ты его не бойся.

Пусть кружит – он лета ждет.

Не для нас он эти кольца

В низком воздухе плетет.

 

Пусть кружит… Никто не знает

Сколько нам еще кружить.

На ветру трава сгорает.

Да осины луч дрожит.

 

Так однажды в непогоду

Средь притихнувших болот

Грохнет выстрел.

Гряну в воду.

И собака подплывет.

 

Майкл Космика

[Фауст]

Оркестр играет на трубе.

И ты идёшь почти вслепую

от пункта А до пункта Б

под мрачную и духовую.

Тюрьма стеной окружена.

И гражданам свободной воли

оттуда музыка слышна.

И ты поморщился от боли.

А ты по холоду идёшь

в пальто осеннем нараспашку.

Ты папиросу достаёшь

и хмуро делаешь затяжку.

Но снова ухает труба.

Всё рассыпается на части

от пункта Б до пункта А.

И ты поморщился от счастья.

Как будто только что убёг,

зарезал суку в коридоре.

Вэвэшник выстрелил в висок,

и ты лежишь на косогоре.

И путь-дорога далека.

И пахнет прелою листвою.

И пролетают облака

над непокрытой головою.

Борис Рыжий

[Фауст]

«Паровозов голоса...»

 

Паровозов голоса

И порывы дыма.

Часовые пояса

Пролетают мимо.

Что ты смотришь в дым густой,

В переплет оконный -

Вологодский ты конвой,

Красные погоны.

Что ты смотришь и кричишь,

Хлещешь матом-плеткой?

Может, тоже замолчишь,

Сядешь за решетку.

У тебя еще мечты -

Девка ждет хмельная.

Я ведь тоже был, как ты,

И, наверно, знаю.

А теперь досталось мне

За грехи какие?

Ах, судьба моя в окне,

Жизнь моя, Россия...

Может быть, найдет покой

И умерит страсти...

Может, дуростью такой

И дается счастье.

Ты, как попка, тут не стой,

Не сбегу с вагона.

Эх, дурацкий ты конвой,

Красные погоны.

 

Наум Коржавин 1948

 

[Фауст]

Отравленный

 

«Ты совсем, ты совсем снеговая,

Как ты странно и страшно бледна!

Почему ты дрожишь, подавая

Мне стакан золотого вина?»

 

Отвернулась печальной и гибкой…

Что я знаю, то знаю давно,

Но я выпью и выпью с улыбкой

Всё налитое ею вино.

 

А потом, когда свечи потушат,

И кошмары придут на постель,

Те кошмары, что медленно душат,

Я смертельный почувствую хмель…

 

И приду к ней, скажу: «Дорогая,

Видел я удивительный сон,

Ах, мне снилась равнина без края

И совсем золотой небосклон.

 

Знай, я больше не буду жестоким,

Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,

Я уеду, далёким, далёким,

Я не буду печальным и злым.

 

Мне из рая, прохладного рая,

Видны белые отсветы дня…

И мне сладко — не плачь, дорогая, —

Знать, что ты отравила меня».

Николай Гумилёв 1912 г.

 

 

[Фауст]

Зашел в квартиру, как чужой, Не сняв плаща, застыл у двери, "Прости, я ухожу к другой. Влюблен. Сначала сам не верил." Он резко поднял воротник, Как защищаясь от ненастья, Он ждал что будут слезы, крик, А услыхал "Какое счастье! И у меня давно другой, Не знала как тебе признаться. За все спасибо, дорогой, Теперь нам нечего бояться." И он ушел все пялясь в пол. Душила горечь униженья, И был уже не рад другой, И было лишь в душе смятенье... Ведь он все время верил той, Что ежедневно предавала... ...в квартире темной и пустой, так страшно женщина рыдала...

 

[markmayorov]

Emiliya Pesochyna

 

ОСЕННЯЯ КОШКА

На черной сверкающей лаком машине

Сидела роскошная белая кошка,

Следила, как желтые листья спешили

Занять всё пространство над мокрой дорожкой.

Машина стояла, как важная личность,

И стеклами строго на кошку глядела,

Но кошка себя ощущала не лишней

В пейзаже и очень спокойно сидела,

Себя, без сомнения, к месту считая

На безукоризненно чистом капоте.

Встревоженных листьев бумажная ста

я

Внизу суетилась растерянной почтой.

А кошка приклеилась белым конвертом

К машине, любуясь своим отраженьем

На гладкой поверхности, морщась от ветра

И от надоевшего листьев круженья.

Пушистая пригоршня снега на лаке,

Она прикреплялась посланием зимним

К осеннему сумраку на «Кадиллаке»

В щегольских штиблетах из крепкой резины.

Лежала как плат недовязанной шали,

Средь хрома и никеля томною девой.

А листья шуршали, шуршали, шуршали…

А кошка глядела, глядела, глядела…

Предвестником первого нежного снега

И с кошкой в связи завершением темы

На фоне машины и темного неба

Почти отцветали в саду хризантемы

[markmayorov]

P.S. Автор -Emiliya Pesochyna, врач акушер-гинеколог, затем мед.генетик. Ныне живёт в Германии.

[Фауст]

ДЫМЫ

 

Зимний поезд

 

В белом поле был пепельный бал,

Тени были там нежно-желанны,

Упоительный танец сливал,

И клубил, и дымил их воланы.

 

Чередой, застилая мне даль,

Проносились плясуньи мятежной,

И была вековая печаль

В нежном танце без музыки нежной.

 

А внизу содроганье и стук

Говорили, что ужас не прожит;

Громыхая цепями, Недуг

Там сковал бы воздушных — не может.

 

И была ль так постыла им степь,

Или мука капризно-желанна,—

То и дело железную цепь

Задевала оборка волана.

Иннокентий Анненский

 

 

 

«В белом поле был пепельный бал...» —

вслух читал, у гостей напиваясь,

перед сном как молитву шептал,

а теперь и не вспомнить, признаюсь.

Над великой рекой постою,

где алеет закат, догорая.

Вы вошли слишком просто в мою

жизнь — играючи и умирая.

Навязали свои дневники,

письма, комплексы, ветви сирени.

За моею спиной у реки

вы толпитесь, печальные тени.

Уходи’те, вы слышите гул —

вроде грохота, грома, раската.

Может быть, и меня полоснул

тонким лезвием лучик заката.

Не один ещё юный кретин

вам доверит грошовое горе.

Вот и всё, я побуду один,

Александр, Иннокентий, Георгий.

Борис Рыжий 1997г.

[Фауст]

Ужас

Я долго шел по коридорам,

Кругом, как враг, таилась тишь.

На пришлеца враждебным взором

Смотрели статуи из ниш.

В угрюмом сне застыли вещи,

Был странен серый полумрак,

И точно маятник зловещий,

Звучал мой одинокий шаг.

И там, где глубже сумрак хмурый,

Мой взор горящий был смущен

Едва заметною фигурой

В тени столпившихся колонн.

Я подошел, и вот мгновенный,

Как зверь, в меня вцепился страх:

Я встретил голову гиены

На стройных девичьих плечах.

На острой морде кровь налипла,

Глаза зияли пустотой,

И мерзко крался шепот хриплый:

"Ты сам пришел сюда, ты мой!"

Мгновенья страшные бежали,

И наплывала полумгла,

И бледный ужас повторяли

Бесчисленные зеркала.

Николай Гумилёв 1908 г.

[Фауст]

Каменщик

Камни, полдень, пыль и молот,

 

Камни, пыль и зной.

 

Горе тем, кто свеж и молод

 

Здесь, в тюрьме земной!

 

Нам дана любовь — как цепи,

 

И нужда — как плеть...

 

Кто уйдет в пустые степи

 

Вольно умереть!

 

Камни, полдень, пыль и молот,

 

Камни, пыль и зной...

 

Камень молотом расколот,

 

Длится труд дневной.

 

Камни бьем, чтоб жить на свете,

 

И живем, — чтоб бить...

 

Горе тем, кто ныне дети,

 

Тем, кто должен быть!

 

Камни, полдень, пыль и молот,

 

Камни, пыль и зной...

 

Распахнет ли смертный холод

 

Двери в мир иной!

 

В.Я.Брюсов Декабрь 1903г.

Каменщик (1901)

 

 

- Каменщик, каменщик в фартуке белом,

Что ты там строишь? кому?

- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,

Строим мы, строим тюрьму.

- Каменщик, каменщик с верной лопатой,

Кто же в ней будет рыдать?

- Верно, не ты и не твой брат, богатый.

Незачем вам воровать.

- Каменщик, каменщик, долгие ночи

Кто ж проведет в ней без сна?

- Может быть, сын мой, такой же рабочий.

Тем наша доля полна.

- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,

Тех он, кто нес кирпичи!

- Эй, берегись! под лесами не балуй...

Знаем всё сами, молчи!

В.Я.Брюсов 1903г.

[Фауст]

Бессмертия у смерти не прошу.

Испуганный, возлюбленный и нищий, —

но с каждым днём я прожитым дышу

уверенней и сладостней и чище.

Как широко на набережных мне,

как холодно и ветрено и вечно,

как облака, блестящие в окне,

надломленны, легки и быстротечны.

И осенью и летом не умру,

не всколыхнется зимняя простынка,

взгляни, любовь, как в розовом углу

горит меж мной и жизнью паутинка.

И что-то, как раздавленный паук,

во мне бежит и странно угасает.

Но выдохи мои и взмахи рук

меж временем и мною повисают.

Да. Времени — о собственной судьбе

кричу все громче голосом печальным.

Да. Говорю о времени себе,

но время мне ответствует молчаньем.

Лети в окне и вздрагивай в огне,

слетай, слетай на фитилёчек жадный.

Свисти, река! Звони, звони по мне,

мой Петербург, мой колокол пожарный.

Пусть время обо мне молчит.

Пускай легко рыдает ветер резкий

и над моей могилою еврейской

младая жизнь настойчиво кричит.

Иосиф Бродский 1961