Стихи

[EugeneBoss03]

Как по мне, довольно хреновое стихотворение.

Я не есть автор! Сообщить автору о своём отношении к его творчеству Вы можете здесь .

Я в любви к автору не признавался, выложил, как пример шутки! Вот он...

[EugeneBoss03]

Кукушка

 

С бабушкой пошли мы в лес,

Там – деревья до небес.

Лишь зашли мы на опушку,

Как услышали кукушку.

 

Стала птичка куковать,

Ну, а бабушка – считать…

Ведь кукушка, каждый знает,

Сроки жизни измеряет.

 

Но не долго куковала

Ей кукушка… замолчала.

Принялся я помогать –

За кукушку куковать!

 

Бабушка не замечает,

Всё считает и считает…

Буду куковать подольше.

Бабушка! Живи побольше!

© Владимир Георгиевич Миодушевский

[EugeneBoss03]

Спорили с врагом «сорокопятки»,

Кровью истекал немой закат,

Медсестра меня на плащ-палатке

В полночь притащила в медсанбат.

 

В медсанбате, полные печали,

В хлопотах с утра и до утра,

Вы солдата к жизни возвращали,

Фронтовые чудо-доктора.

 

Это вы из мёртвых воскресили,

Рядового гвардии меня,

Мудрые врачи моей России,

Наша милосердная родня.

© Василий Степанов

Эти строки поэт-фронтовик посвятил всем военным врачам, три раза вытаскивавшим его с того света.

[Фауст]

Над домами, домами, домами

голубые висят облака -

вот они и останутся с нами

на века, на века, на века.

 

Только пар, только белое в синем

над громадами каменных плит...

никогда никуда мы не сгинем,

Мы прочней и нежней, чем гранит.

 

Пусть разрушатся наши скорлупы,

геометрия жизни земной -

оглянись, поцелуй меня в губы,

дай мне руку, останься со мной.

 

А когда мы друг друга покинем,

ты на крыльях своих унеси

только пар, только белое в синем,

голубое и белое в си...

 

Борис Рыжий

[Фауст]

наступит лето

Сола Монова

Этот город зима превратила в гетто -

Изоляция полная, каждый сам,

Только я обещаю, наступит лето,

И мы станем встречаться глаза-в-глаза.

 

Просто выйдем на улицу без перчаток

В час, когда зажигаются фонари,

И про всю ерунду, что писали в чатах

Беспардонно и громко поговорим.

 

Улыбнемся друг другу за каждый смайлик,

И обнимемся... под фонарем... смеясь,

Телефоны мобильные в сумку свалим,

Потому что начнется другая связь.

 

Потому что начнется другое время,

Время очень короткое, но к нему

Мы с тобой приближаемся, просто верь мне,

Будет лето,

 

и я тебя обниму...

 

 

[Фауст]

Когда глядишь на Рим,...

 

Когда глядишь на Рим, в неистовой гордыне

Грозивший некогда земле и небесам,

И видишь то, чем стал театр, иль цирк, иль храм,

И все ж пленяешься величьем форм и линий,—

 

Дивясь развалинам, их каменной пустыне,

Суди, каким он был, дошедший тенью к нам,

Когда прославленным в искусстве мастерам

Обломки пыльные примером служат ныне.

 

И, видя каждый день, как Рим вокруг тебя,

Останки древностей раскопанных дробя,

Возводит множество божественных творений,

 

Ты постигаешь вдруг в угаре зыбких дней,

Что Вечный город свой из пепла и камней

Стремится возродить бессмертный Рима гений.

 

Автор:

 

Дю Белле Ж. (пер. В. Левик)

 

[Фауст]

Во дворе было страшно и людно.

«Гроб ему за валюту купили…»

Только были черны обоюдно —

люди, галстуки, автомобили.

 

А в квартале — весна и разруха.

«Так и надо, он сам был убийца…»

И шептала — так мерзко — старуха,

и белели — так мраморно — лица.

 

Но когда прекратилась музыка

— словно в сердце растаяла глыба, —

я поднял с тротуара гвоздику,

кто б ты ни был — прости и спасибо.

 

Мы ведь тоже смертельно устали.

 

«О, печаль, твои пыльные губы…»

…Я хотел описать, как стонали,

как рыдали, как плакали трубы.

 

1995, апрель БорисРыжий

 

[EugeneBoss03]

Владимир Фиалко

Слово о скорой помощи

 

Все началось с пожара в Вене.

Тогда еще безвестный гений,

Едва в театре не сгорел,

И после этого прозрел:

 

«Мир обречен без службы "скорой"»;

Больным несчастным нет опоры, -

Тогда решил он: «Службе быть!

Пора нам станцию открыть».

 

Так родился сто лет назад

Прообраз «скорой», говорят.

Потом у нас случилось горе:

Несчастье на Ходынском поле.

 

Как тут не вспомнить добрым словом

Купчиху Анну Кузнецову?

На деньги, что она ссудила,

Москва три станции открыла.

 

И что не смог когда-то Гааз,

Теперь осуществили враз

Хирурги Дьяконов, Сулима

(Не всем знакомо это имя).

 

К больным впервые, поднимая пыль,

Помчался санавтомобиль.

А в Петербурге при пожарной

Обоз создали санитарный.

 

Проект представил Вельяминов,

Все рассчитав и все прикинув.

Шел века год последний, бурный,

Был на пороге век другой.

 

Возглавил службу доктор Турнер

И «правил» твердою рукой.

Но вот подул мятежный ветер,

И взяли власть в стране Советы...

 

Шли годы. «Скорая» мужала,

С отчизной крепла и росла,

Людей от гибели спасала,

Врачи творили чудеса.

 

Тон, соревнуясь, задавали

Всегда Москва и Ленинград.

Пучков и Мессель создавали

Доктрину «скорой», ее штат.

 

Позднее было много споров,

Как правильно работать «скорой»,

Чтоб времени не тратить много:

Вначале помощь оказать,

 

Или без помощи больного

Быстрей в больницу доставлять?

Для споров был серьезный повод,

Но победил разумный довод:

 

Процессы эти не делить,

А транспортируя, лечить!

Заслуга в этом Ленинграда,

Вполне достойная награды.

 

Признать был вынужден победу

Московской «скорой» главный - Шведов.

Довольно долго шли дебаты

(Пустые времени затраты),

 

Что «неотложкой» называть

И как на эти вызова

(В квартиры) - «скорой» выезжать?

Нас волновали с Капиносом

 

В то время поважней вопросы:

(По-молодому, сгоряча)

Поднять авторитет врача,

Наладить деловую дружбу

 

С районной участковой службой,

Толково, истинно по-русски

Расчет произвести нагрузки,

И график по часам составить,

 

Бригады правильно расставить.

И хорошо, что все старанья,

Уральцев даром не прошли:

Во многих городах признанье

И продолжателей нашли.

 

Своей манере строгой верен

Нас сухо похвалил Каверин.

Но вскоре изменились «цены»

На эти вечные проблемы.

 

Задолго до «объединенья»

Возникло новое теченье.

Для «скорой» был толчок -

Спецслужбы появленье,

 

В развитии скачок,

Повторное рожденье.

На станциях врачи,

Как правило, «спецы»,

Попав к науке в плен

(И с практикой в ладах),

Стремились в «КМН»

 

Во многих городах.

За двадцать с лишним лет

Спецслужба «расплодилась»,

Значительных побед

В лечении добилась.

 

В Москве и Ленинграде,

Свердловске и Перми

Специальные бригады

Нелегкий путь прошли.

 

Они всему венец,

Но это не конец.

Уже готовы к битве

Спецов подобье - «БИТЫ».

Единству славных - ВИВАТ!

В нем «скорой» - перспектива.

[Dr_Doppelherz]

Я огорошен звездным небом,

Как откровением лица —

Такая грусть, такая небыль

И неразменность до конца.

 

И лишь дрожащую улыбку

Пошлет на землю через гладь

Звезда, упавшая затылком,

И жалко, некому поднять.

 

Я огорошен, я доверчив.

Так чудно ясность воспринять,

А этот мир — он так заверчен,

Что до истоков не достать.

 

Я будто тронутый немного

С рожденья Господа рукой,

Землею мучусь, как тревогой,

Болезнью болен лучевой.

 

Ударясь в грязь, не плакать слезно.

Что одинок — к чему пенять.

Да что там, падают и звезды,

И тоже некому поднять.

 

Вадим Делоне

[Dream]

***

Крымская рулетка

Их знакомства памяти скрыла тьма,

Он с ней прожил четырнадцать странных лет.

Ей казалось, что выбрала всё сама,

А ведь просто сказать не сумела «нет».

Он любил её точно, поскольку бил,

А пословицы русские нам не врут,

И работу тоже свою любил,

Называя работу «галерный труд».

Он за эти годы немного сдал,

Но она-то помнила день, когда

Он при людях клятву на книге дал,

Что одной ей будет служить всегда.

Не гулял по девкам, не выпивал,

Ну а если было, так он мужик,

К иностранцам бешено ревновал,

Против – слова дерзкого не скажи!

Он однажды ночью наган сломил,

Семь патронов выплюнул барабан,

Он сказал ей: - Матушка, ты пойми,

Пусть судьба решит, пропал или пан!

О рулетке русской слыхали все,

Тут не нужно правила объяснять:

Или – вон мозги на траву в росе,

Или – ветру в поле нас не догнать!

Прислюнил на лысине прядь седин,

А потом движеньем простым вторым

Из семи патронов выбрал один,

А на нём гвоздём нацарапал «Крым».

Тот патрон привычно на место лёг

В барабанной дырочки чёрный глаз,

Он её с размаху к себе привлёк,

Обнимая, будто в последний раз.

Шесть седьмых… велик на удачу шанс –

Что боёк ударит по пустоте,

Плюс – везенья русского декаданс

Говорил: - Доверьте судьбу мечте!

Не пугай Россию тюрьмой-сумой,

Тут и ночью тёмною – свет в окне,

И она сказала вдруг: - Милый мой,

Уступи сегодня потеху мне.

И она, наган приложив к виску,

Уцепила пальцем стальной курок,

И пробила пулею грусть-тоску,

И душа взлетела, как ветерок.

Он увидел дырку в красивом лбу,

Но ни крови не было, ни мозгов,

Сквозь неё, как Нельсон через трубу

Он глядел на линию берегов.

Там, на море шторм бушевал, жесток,

Разбивались о камень за валом вал,

Он ей сдвинул ниже на лоб платок

И в холодные губы поцеловал.

А потом продолжился странный бред,

Он опять твердил про любовь слова,

Он прожил с ней счастливо много лет,

А она не ведала, что мертва.

А она твердила ему, любя,

Что другим понять его не дано.

Он убил её, не убив себя.

Он и сам был мёртвым давным-давно.

Орлуша ©

[Фауст]

Сонет 109

 

Перевод Самуила Яковлевича Маршака

----------

 

Меня неверным другом не зови.

Как мог я изменить иль измениться?

Моя душа, душа моей любви,

В твоей груди, как мой залог, хранится.

 

Ты - мой приют, дарованный судьбой.

Я уходил и приходил обратно

Таким, как был, и приносил с собой

Живую воду, что смывает пятна.

 

Пускай грехи мою сжигают кровь,

Но не дошел я до последней грани,

Чтоб из скитаний не вернуться вновь

К тебе, источник всех благодеяний.

 

Что без тебя просторный этот свет?

Ты в нем одна. Другого счастья нет.

 

Сонет 132

 

----------

Перевод Самуила Яковлевича Маршака

----------

 

Люблю твои глаза. Они меня,

Забытого, жалеют непритворно.

Отвергнутого друга хороня,

Они, как траур, носят цвет свой черный.

 

Поверь, что солнца блеск не так идет

Лицу седого раннего востока,

И та звезда, что вечер к нам ведет, -

Небес прозрачных западное око -

 

Не так лучиста и не так светла,

Как этот взор, прекрасный и прощальный.

Ах, если б ты и сердце облекла

В такой же траур, мягкий и печальный, -

 

Я думал бы, что красота сама

Черна, как ночь, и ярче света - тьма!

Сонет 27

 

 

----------

Перевод Самуила Яковлевича Маршака

----------

 

Трудами изнурен, хочу уснуть,

Блаженный отдых обрести в постели.

Но только лягу, вновь пускаюсь в путь -

В своих мечтах - к одной и той же цели.

 

Мои мечты и чувства в сотый раз

Идут к тебе дорогой пилигрима,

И, не смыкая утомленных глаз,

Я вижу тьму, что и слепому зрима.

 

Усердным взором сердца и ума

Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.

И кажется великолепной тьма,

Когда в нее ты входишь светлой тенью.

 

Мне от любви покоя не найти.

И днем и ночью - я всегда в пути.

Сонет 27

 

 

----------

Перевод Светланы Епифановой

----------

 

Устав от повседневной суеты,

дождавшись ночи, я спешу к покою.

Но только смежу веки, тут же ты

меня касаешься незримою рукою.

 

Блуждают мысли в тягостной тоске,

к тебе душа спешит, преград не зная.

Но душит темень как могильный склеп,

ведь без тебя я - слышишь? - умираю.

 

Невидяще ощупываю тьму,

ищу тебя, зову - и не напрасно:

пусть образ твой не виден никому,

он для меня в ночи сияет ясно.

 

Ни ночью нет покоя и ни днем,

когда душа поражена огнем.

Сонет 149

 

 

----------

Перевод Самуила Яковлевича Маршака

----------

 

Ты говоришь, что нет любви во мне.

Но разве я, ведя войну с тобою,

Не на твоей воюю стороне

И не сдаю оружия без боя?

 

Вступал ли я в союз с твоим врагом,

Люблю ли тех, кого ты ненавидишь?

И разве не виню себя кругом,

Когда меня напрасно ты обидишь?

 

Какой заслугой я горжусь своей,

Чтобы считать позором униженье?

Твой грех мне добродетели милей,

Мой приговор - ресниц твоих движенье.

 

В твоей вражде понятно мне одно:

Ты любишь зрячих, - я ослеп давно.

 

Сонет 139

 

 

----------

Перевод Самуила Яковлевича Маршака

----------

 

Оправдывать меня не принуждай

Твою несправедливость и обман.

Уж лучше силу силой побеждай,

Но хитростью не наноси мне ран.

 

Люби другого, но в минуты встреч

Ты от меня ресниц не отводи.

Зачем хитрить? Твой взгляд - разящий меч,

И нет брони на любящей груди.

 

Сама ты знаешь силу глаз твоих,

И, может статься, взоры отводя,

Ты убивать готовишься других,

Меня из милосердия щадя.

 

О, не щади! Пускай прямой твой взгляд

Убьет меня, - я смерти буду рад.

[Фауст]

Моих зим…

ОЛЕНЬ

Олень трубил на всю округу,

Зарею обагрив рога,

Он звал ее, свою подругу,

И вдруг услышал клич врага.

И он, пути не разбирая,

Пошел на голос храбреца,

Рогами царскими ломая

Бодавшиеся деревца…

А где-то там, в распадке тихом,

Где верба распустила пух,

Насторожилась олениха,

Вся превратившаяся в слух.

И этот клич, ответный, смелый,

Заклокотал в ее крови.

Она не шла, она летела

Навстречу голосу любви.

На клич — как бабочка на пламя,

Как в реку радостный ручей!

И проплывали облаками

Сугробы талые под ней.

Из-под копыт хлестали искры,

Взлетал и падал небосвод…

Она не слышала тот выстрел,

Что оборвал ее полет.

Как бы запнулась… И в оленьих

Больших глазах —

не страх, не боль,

А выраженье удивленья:

Так вот какая ты,

Любовь?..

И перед ней, разлившись странно,

Дымилось солнце на снегу.

А эхо, ахнувшее страшно,

Пошло выстуживать тайгу.

И зверь огромный замер чутко,

Поднял рога на полпути:

Ему и хочется, и жутко

Навстречу выстрелу

идти...

 

Георгий Бязырев

[Фауст]

Она сидела у окна,

А он вошел в ее вагон.

— Женат, — подумала она,

— Лет тридцать пять, — подумал он.

А за окном цвела весна,

День был прекрасен, словно сон.

— Красив, — подумала она.

— Как хороша! — подумал он.

Но проза жизни такова,

Он встал и вышел на перрон…

— Как жаль! – подумала она.

— Как жаль! – успел подумать он.

А дома, взяв бокал вина,

Включив любимый «Вальс-Бостон»

— Одна… – подумала она.

— Один… – подумал он…

Он уходил, она молчала...

А ей хотелось закричать:

Не уходи, начнем сначала!

Давай попробуем начать!

Он обернулся у порога,

Свою решительность неся...

Хотел он крикнуть: Ради бога!

Прости меня! Верни меня!

Не закричал...

Не подошел...

Она молчала...

Он ушел...

Он уходил. Она смеялась,

Не потому, что ей смешно.

Она расплакаться боялась,

Боялась выпрыгнуть в окно.

Боялась закричать, что любит

И умолять не уходить,

Ведь этим он ее погубит.

Ей больше не для кого жить.

Она смеялась, стиснув зубы

И сжав до боли кулаки,

И вспоминала его губы

И нежность ласковой руки.

Но, хлопнув дверью, он ушел.

Ее понять не попытался.

А смех ее вдруг сам прошел,

Как музыка вдруг оборвался.

Она, застыв в окне, молчала.

Слеза сбегала по щеке.

Она за все его прощала,

Вскрывая вены на руке.

Душа тихонько отдыхала,

Ведь с каждой каплею крови,

Она все меньше ощущала

Боль от утраченной любви .

 

[Фауст]

«Журавли»

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…

Вот наступит октябрь — и покажутся вдруг журавли!

И разбудят меня, позовут журавлиные крики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…

Широко по Руси предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье

И высокий полёт этих гордых прославленных птиц.

Широко на Руси машут птицам согласные руки.

И забытость болот, и утраты знобящих полей —

Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,

Далеко разгласит улетающий плач журавлей…

Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!

Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!

Вот замолкли — и вновь сиротеет душа и природа

Оттого, что — молчи! — так никто уж не выразит их…

 

КУПАВЫ

Как далеко дороги пролегли!

Как широко раскинулись

угодья!

Как высоко над зыбким

половодьем

Без остановки мчатся журавли!

 

В лучах весны - зови иль не

зови!-

Они кричат все радостней, все

ближе…

Вот снова игры юности, любви

Я вижу здесь… но прежних не

увижу.

 

И обступают бурную реку

Все те ж цветы… но девушки

другие

И говорить не надо им, какие

Мы знали дни на этом берегу.

 

Бегут себе, играя и дразня,

Я им кричу: -Куда же вы? Куда вы?

Взгляните ж вы, какие здесь

купавы!-

Но разве кто послушает меня…

Николай Рубцов

 

 

[Dr_Doppelherz]

А Москва опять меня обманет,

Огоньками только подмигнет,

Пару строк на память прикарманит,

Да и те не пустит в оборот.

 

Понесет, сбивая с панталыку,

В переулках утлых наугад.

Мне бы только тихую улыбку —

Я других не требую наград.

 

Мне бы лишь глоток прозрачный неба —

Губы пересохшие смочить,

Да по мне слезу, светлее вербы,

Чудом заставляющую жить.

 

Забубнят о чем-то злые будни,

Пересуды сузят тесный круг.

И ночей полудни беспробудней,

Тяжелее трудностей досуг.

 

И опять в Москву, как в омут мутный,

Окунусь, уйду я с головой…

Ты постой, мечтой меня не путай,

Ну куда же денусь я с мечтой.

 

Вадим Делоне

[Фауст]

Ты ищешь свое отраженье

В моих напряженных глазах,

Но только любовь — не спасенье,

А лишь отпущенье в грехах.

 

Но только любовь — не удача,

Назначенный свыше просвет,

А просто цепочка чудачеств,

И в них не укрыться от бед.

 

И только подкожным страданьем

Любовь повторяется в нас.

Короткое рук замыканье,

Прощанья назначенный час.

Вадим Делоне Москва, 1968

 

 

[Фауст]

В ВАГОНЕ

 

Снова дорога. И с силой магической

Всё это: вновь охватило меня:

Грохот, носильщики, свет электрический,

Крики, прощанья, свистки, суетня...

 

Снова вагоны едва освещенные,

Тусклые пятна теней,

Лица склоненные

Спящих людей.

Мерный, вечный,

Бесконечный,

Однотонный

Шум колес.

Шепот сонный

В мир бездонный

Мысль унес...

Жизнь... работа...

Где-то, кто-то

Вечно что-то

Всё стучит.

Ти-та... то-та...

Вечно что-то

Мысли сонной

Говорит.

Так вот в ушах и долбит, и стучит это:

Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

Мысли с рыданьями ветра сплетаются,

Поезд гремит, перегнать их старается...

 

Чудится, еду в России я...

Тысячи верст впереди.

Ночь неприютная, темная.

Станция в поле... Огни ее -

Глазки усталые, томные

Шепчут: "Иди..."

Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?

Новое близится, старое прожито.

Прожито - отжито. Вынуто - выпито...

Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

 

Чудится степь бесконечная...

Поезд по степи идет.

В вихре рыданий и стонов

Слышится песенка вечная.

Скользкие стены вагонов

Дождик сечет.

Песенкой этой всё в жизни кончается,

Ею же новое вновь начинается,

И бесконечно звучит и стучит это:

Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

 

Странником вечным

В пути бесконечном

Странствуя целые годы,

Вечно стремлюсь я,

Верую в счастье,

И лишь в ненастье

В шуме ночной непогоды

Веет далекою Русью.

Мысли с рыданьями ветра сплетаются,

С шумом колес однотонным сливаются.

И безнадежно звучит и стучит это:

Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

 

Максимилиан Волошин Май 1901, в поезде между Парижем и Тулузой

 

 

[Фауст]

Заплетя свои тёмные косы венцом,

Ты напомнила мне полудетским лицом

Всё то счастье, которым мы грезим во сне,

Грёзы детской любви ты напомнила мне.

 

Ты напомнила мне зноем тёмных очей

Лучезарные тени восточных ночей —

Мрак цветущих садов — бледный лик при луне, —

Бури первых страстей ты напомнила мне.

 

Ты напомнила мне много милых теней

Простотой, тёмным цветом одежды твоей.

И могилу, и слёзы, и бред в тишине

Одиноких ночей ты напомнила мне.

 

Всё, что в жизни с улыбкой навстречу мне шло,

Всё, что время навек от меня унесло,

Всё, что гибло, и всё, что стремилось любить, —

Ты напомнила мне. — Помоги позабыть!

Яков Полонский <1864>

 

[Фауст]

На окошке на фоне заката

дрянь какая-то желтым цвела.

В общежитии жиркомбината

некто Н. кроме прочих жила.

 

В полулегком подпитье являясь,

я ей всякие розы дарил.

Раздеваясь, но не разуваясь,

несмешно о смешном говорил.

 

Трепетала надменная бровка,

матерок с алой губки слетал.

Говорить мне об этом неловко,

но я точно стихи ей читал.

 

Я читал ей о жизни поэта,

четко к смерти поэта клоня.

И за это, за это, за это

эта Н. целовала меня.

 

Целовала меня и любила,

разливала по кружкам вино.

О печальном смешно говорила,

Михалкова любила кино.

 

Выходил я один на дорогу,

чуть шатаясь, мотор тормозил.

Мимо кладбища, цирка, острога,

вез меня молчаливый дебил.

 

И грустил я, спросив сигарету,

что, какая б любовь ни была,

я однажды сюда не приеду.

А она меня очень ждала.

Борис Рыжий

 

 

[Фауст]

Исповедь

Я верю, обещаю верить,

Хоть сам того не испытал,

Что мог монах не лицемерить

И жить, как клятвой обещал;

Что поцелуи и улыбки

Людей коварны не всегда,

Что ближних малые ошибки

Они прощают иногда,

Что время лечит от страданья,

Что мир для счастья сотворен,

Что добродетель не названье

И жизнь поболее, чем сон!..

 

Но вере теплой опыт хладный

Противуречит каждый миг,

И ум, как прежде безотрадный,

Желанной цели не достиг;

И сердце, полно сожалений,

Хранит в себе глубокий след

Умерших — но святых видений,

И тени чувств, каких уж нет;

Его ничто не испугает,

И то, что было б яд другим,

Его живит, его питает

Огнем язвительным своим.

М.Ю. Лермонтов 1831г.

 

[Фауст]

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

А.С. Пушкин 1829г.

 

[Фауст]

...Но почему-то очень часто в припадке хмурого родства

Мне видится как образ счастья твой мокрый пригород, Москва.

Дождливый вечер, вечно осень, дворы в окурках и листве,

Уютно очень, грязно очень, спокойно очень, как во сне.

Люблю названья этих станций, их креозотный, теплый чад –

В них нету ветра дальних странствий, они наречьями звучат,

Подобьем облака ночного объяв бессонную Москву:

Как вы живете? Одинцово, бескудниково я живу.

Поток натруженного люда и безысходного труда,

И падать некуда оттуда, и не подняться никуда.

Нахлынет сон, и веки тяжки, и руки – только покажи

Дворы, дожди, пятиэтажки, пятиэтажки, гаражи.

Ведь счастье – для души и тела – не в переменах и езде,

А в чувстве полноты, предела, и это чувство тут везде.

 

Отходит с криком электричка, уносит музыку свою:

Сегодня пятница, отлично, два дня покоя, как в раю,

Толпа проходит молчаливо, стук замирает вдалеке,

Темнеет, можно выпить пива в пристанционном кабаке,

Размякнуть, сбросить груз недели, в тепло туманное войти –

Все на границе, на пределе, в полуживотном забытьи;

И дождь идет такой смиренный, и мир так тускло озарен –

Каким манком, какой сиреной меня заманивает он?

Все неприютно, некрасиво, неприбрано, несправедливо, ни холодно, ни горячо,

Погода дрянь, дрянное пиво, а счастье подлинное, чо.

Дмитрий Быков

[Фауст]

Чёрной бабочкой – к шее петля.

Дух отбросил ненужное тело:

духу – вечность, а телу – земля.

Время треснуло. Жизнь отлетела.

 

Дождь по карнизу – майская гроза

смывает накипь с дымного Урала.

Таращатся в окно берёз глаза,

а листьев губы шепчут: «Мало, мало...»

 

Белой бабочкой вьётся душа

над оборванной трещиной строчкой

словно облаки слов вороша,

чтобы строчка закончилась точкой.

 

Посмертных книг живые голоса.

Он сделал всё, что жизнь ему сказала.

Ушла душа в небесные леса.

И всё-таки, как мало ... мало ... мало ..

Виктор Каган

 

[Фауст]

Ночлег в пути

Меня в горах застигла тьма,

Январский ветер, колкий снег.

Закрылись наглухо дома,

И я не мог найти ночлег.

По счастью, девушка одна

Со мною встретилась в пути,

И предложила мне она

В ее укромный дом войти.

Я низко поклонился ей -

Той, что спасла меня в метель,

Учтиво поклонился ей

И попросил постлать постель.

Она тончайшим полотном

Застлала скромную кровать

И, угостив меня вином,

Мне пожелала сладко спать.

Расстаться с ней мне было жаль,

И, чтобы ей не дать уйти,

Спросил я девушку: - Нельзя ль

Еще подушку принести?

Она подушку принесла

Под изголовие мое.

И так мила она была,

Что крепко обнял я ее.

В ее щеках зарделась кровь,

Два ярких вспыхнули огня.

- Коль есть у вас ко мне любовь,

Оставьте девушкой меня!

Был мягок шелк ее волос

И завивался, точно хмель.

Она была душистей роз,

Та, что постлала мне постель.

А грудь ее была кругла, -

Казалось, ранняя зима

Своим дыханьем намела

Два этих маленьких холма.

Я целовал ее в уста -

Ту, что постлала мне постель,

И вся она была чиста,

Как эта горная метель.

Она не спорила со мной,

Не открывала милых глаз.

И между мною и стеной

Она уснула в поздний час.

Проснувшись в первом свете дня,

В подругу я влюбился вновь.

- Ах, погубили вы меня! -

Сказала мне моя любовь.

Целуя веки влажных глаз

И локон, вьющийся, как хмель,

Сказал я: - Много, много раз

Ты будешь мне стелить постель!

Потом иглу взяла она

И села шить рубашку мне,

Январским утром у окна

Она рубашку шила мне...

Мелькают дни, идут года,

Цветы цветут, метет метель,

Но не забуду никогда

Той, что постлала мне постель!

Роберт Бёрнс, пер. С.Маршак

[Фауст]

ПЕСНЯ, КОТОРОЙ ТЫСЯЧА ЛЕТ

Эта старинная песня,

Которая вечно нова.

Г. Гейне

Старинная песня.

Ей тысяча лет:

Он любит ее,

А она его - нет.

Столетья сменяются,

Вьюги метут,

Различными думами

Люди живут.

Но так же упрямо

Во все времена

Его почему-то

Не любит она.

А он - и страдает,

И очень влюблен...

Но только, позвольте,

Да кто ж это - он?

Кто? - Может быть, рыцарь,

А может, поэт,

Но факт, что она -

Его счастье и свет.

Что в ней он нашел

Озаренье свое,

Что страшно остаться

Ему без нее.

Но сделать не может

Он здесь ничего...

Кто ж эта она,

Что не любит его?

Она? - Совершенство.

К тому же она

Его на земле

Понимает одна.

Она всех других

И нежней и умней.

А он лучше всех

Это чувствует в ней...

Но все-таки, все-таки

Тысячу лет

Он любит ее,

А она его - нет.

И все же ей по сердцу

Больше другой -

Не столь одержимый,

Но все ж неплохой.

Хоть этот намного

Скучнее того

(Коль древняя песня

Не лжет про него).

Но песня все так же

Звучит и сейчас.

А я ведь о песне

Веду свой рассказ.

Признаться, я толком

И сам не пойму:

Ей по сердцу больше другой...

Почему?

Так глупо

Зачем выбирает она?

А может, не скука

Ей вовсе страшна?

А просто как люди

Ей хочется жить...

И холодно ей

Озареньем служить.

Быть может... не знаю.

Ведь я же не Бог.

Но в песне об этом

Ни слова. Молчок.

А может, и рыцарь

Вздыхать устает.

И сам наконец

От нее отстает.

И тоже становится

Этим другим -

Не столь одержимым,

Но все ж неплохим.

И слышит в награду

Покорное: "да"...

Не знаю. Про то

Не поют никогда.

Не знаю, как в песне,

А в жизни земной

И то и другое

Случалось со мной.

Так что ж мне обидно,

Что тысячу лет

Он любит ее,

А она его - нет?

Наум Коржавин 1958

 

 

 

<a class="bbc_url" href="http://www.playcast.ru/view/8483589/dd649b2586169b715114dbb1cc5f095fc8c3df3dpl" rel="nofollow external" title="Ссылка">